Вчера ты так устал, вчера вернулся в конце дня...
Ar atsimeni, kaip užmigai,
Ar žinai, kad jau nemiegi,
Čia nieko nėra tikrai,
Ir tu stovi vietoj, kai bėgi*Ar atsimeni, kaip užmigai,
Ar žinai, kad jau nemiegi,
Čia nieko nėra tikrai,
Ir tu stovi vietoj, kai bėgi*
Мальчик открывает дверь своим ключом. Потому что догадывается, что ждет его за дверью. Седые блеклые сумерки превращают квартиру в еще более запущенное и захламленное место, чем она является на самом деле. Мальчик, мальчика зовут Митика, и ему шестнадцать, щелкает выключателем, ожидая, что сейчас меж балок под потоком загорится старая жестяная лампа в сеточном абажуре, наполнит коридор неприветливым ржавым светом. Этого не происходит. Выключатель щелкает туда-сюда, но свет не загорается. Мальчик тяжело вздыхает. В полумраке он не рискует снять кеды и ступить незащищенной ногой на пол, неизвестно, что может его ждать там – гвоздь, проволока, осколок. Мальчик, по памяти лавируя между банками с краской, рулонами бумаги и сухой смесью для лепки, проходит на кухню, открывает темный и мертвый холодильник. Подсвечивает телефоном его внутренности и обозревает банку варенья и кусок заплесневелого хлеба, мазком света освещает остальную часть кухни – в полосе света мелькают коробки из-под тайской еды и пиццы, стаканы из Старбакс. Мальчик проходит в единственную комнату с прорезным потолочным окном, забранным сеткой. Из него падает унылый серый свет, лишь слегка разгоняющий мрак по углам. Мольберт пуст, загрунтованные холсты сложены неаккуратной стопкой у чертежного стола, книги на импровизированных полках из мореного дерева и шлакоблоков в беспорядке. Телефон лежит у единственной розетки на полу, заряжается, о чем и сообщает проблеском красного диода. Тамаш спит на старой тахте на животе, поджав ногу и уткнувшись лбом в старую обивку. Ни подушки, ни одеяла у него нет. Это то, чем он занимает все свое время – он спит. Когда просыпается – смотрит в пустоту, сидит на тахте, меняет одну футболку на другую, а потом снова засыпает, сжавшись, защищаясь.
– Спишь, Тамаш? – мальчик говорит не так громко, чтобы разбудить, потому что не знает, хочет ли будить спящего. – А я вот пришел. У тебя света нет, знаешь? Проверь пробки, хорошо? Мама передала тебе вот…
Он задевает ногой один из мотков медной проволоки, предназначенной для скульптуры, ждущей своего череда у дальней стены, тот со скрежетом кренится вбок, и мальчик ловит его в полете. Тогда он понимает, что скорее не хочет будить спящего, чем хотел бы с ним поговорить. Решает разобрать рюкзак на кухне и уйти немедленно. Выходит в коридор, потом оглядывается на спящего. Возвращается, пробирается среди хлама к огромной коробке из-под кондиционера, поднимает картонную крышку. В комнате уже хоть глаз выколи, и когда мальчик забирается по пояс в коробку, то ничего не видит, и плед ему приходится искать наощупь. Рюкзак сползает и норовит стукнуть по затылку, мальчик отфыркивается, тянется за телефоном, и только с его помощью находит плед-шотландку, спрятавшийся среди других вещей Тамаша. Сейчас он накроет его пледом, и тотчас уйдет. Так думает мальчик, выбираясь из коробки. Сильный порыв ветра распахивает его ветровку настежь, от неожиданности он оступается на рыхлой земле и чуть не падает, его спасает только вовремя подвернувшаяся ветка жимолости, за которую он успевает ухватиться. Мальчик понимает, что это именно она, потому что рука липкая от раздавленных ягод, а знакомый запах струится в холодном воздухе. Он поднимает голову к потолку, на котором должно быть окошко, забранное сеткой, но во тьме вверху лишь бегут облака, с обратной стороны подсвеченные слабым сиянием луны. Мальчик наклоняется над коробкой с одеялами и подушками, но руки его нащупывают только шероховатые листья папоротника. Он выравнивается, смотря перед собой в непроглядную тьму, потом понимает что подмышкой у него до сих пор свернутый плед, удовлетворенно кивает и делает неверный шаг по рыхлой земле. Потом еще один. Мальчик шагает вперед.
Луна застает его среди стволов вековых деревьев. Она просто выходит из-за легких, рваных туч, она всегда там была – невесомая, легкая, дразнящая, но не давала света, не открывала тайн. Когда ее серебряный свет ложится на землю, мальчик находит себя в окружении необъятных стволов деревьев, стоящим по колено в густой изумрудной траве. Древесные колонны простираются так далеко, сколько хватает взгляда. Или на сколько хватает лунного света. Мальчик подставляет ему лицо, улыбается. Он продолжает путь. Красные кеды серебрятся в лунном свете травяной росой, под подошвами хрустят сочные стебли, и мальчик чувствует пряный мятный запах, наклоняется к земле, срывает листья, подносит к лицу перечную мяту, прячет в карман. Воздух пахнет влажной листвой, травами, мальчик раздувает ноздри, и до него доносится запах ручья – воды, ила, водных растений, он опускает руку – пальцы ласкают верхушки трав и цветов. Пока он идет, луна – сходящая на нет, ущербная – то освещает его путь, то погружает в кромешную тьму, вверху, в кронах деревьев бушует ветер, мальчику кажется, что начался дождь, но переплетенные ветви не пропускают на землю ни капли. Травы сменяются лишайником, в свете луны кажущимся серебристым ковром, а в темноте – серой подстилкой. Красные кеды идут к воде, красные кеды хрустят, мальчик крепче прижимает к своему боку свернутый плед. Лес тих – ни крика животного, ни щебета испуганной птички, только шелест листьев, свист ветра и шуршание под кедами мальчика.
Он достигает ручья, когда луна поднимается в небе высоко-высоко, останавливается, засвечивая ручей и деревья нереальным светом, как камера на передержке. Тут мальчик тоже останавливается, осматривается по сторонам, разворачивает плед. Он кладет его в траву у ствола самого старого, самого большого дерева поодаль от ручья, снимает рюкзак, садится на плед, рюкзак ставит между коленей и заворачивается в шотландку. Он закрывает глаза и вдыхает ночной воздух – ноздри трепещут от переплетения запахов воды, листвы, сосновой смолы, душистых трав. С порывом воздуха до него доносится тонкий запах фиалки, прерывистый, осязаемый, двоякий. Мальчик втягивает воздух ноздрями, но цветочный флер растворился в ночных запахах.
Спокойствие овладевает им, сердце размеренно бьется, голова легка и чиста, умиротворение заполняет легкие, течет по венам, веки смыкаются сонно, губы изгибаются в грустной улыбке. Луна снова прячется за обрывками облаков, они летят перед ним на скоростной перемотке, ветер перебирает мягкие волосы, упавшие на лоб мальчика. Кажется, он засыпает, или просто умиротворенно любуется на воду из-под опущенных век.
Мальчик открывает глаза, услышав хруст осторожных шагов по лишайнику, луна укрылась за завесой, и ничего не разглядеть, только два изумрудных сияющих глаза смотрят на него из тьмы. Умиротворение не покидает мальчика, он говорит:
– Привет.
Изумрудные глаза-камни моргают. Кажется, изумленно, чуть отдаляются. Мальчик смеется тихонько – смех его летит от дерева к дереву, ударяясь хрустальной спицей, звеня прохладно. Луна появляется в прорехе, разбрасывает белые пятна света по траве, и глаза, полыхнув последний раз, гаснут. Остается только припавший настороженный волк у ручья. Мальчик смотрит на волка, волк смотрит на мальчика. Когда волк делает шаг вперед, мальчик перестает улыбаться и застывает. Волк подходит к нему медленно, с достоинством, дав рассмотреть свои сизые бока и сильные лапы. Потом он ложится в траву рядом – зонтики тысячелистника накрывают его – и кладет голову мальчику на голень.
– Ты не будешь меня есть, ведь так, Кведульв?
Волк вновь смотрит на него будто бы удивленно, будто человеческая речь ему встречается впервые. Потом он закрывает глаза и будто бы засыпает.
– Ты будешь пирожок, волк? – Мальчик принимается возиться с застежкой рюкзака, шуршать пакетом. – Я принес бабушкины пирожки для моего брата… Я… я несу бабушкины пирожки для моего брата. Думаю, если мы съедим один, он не обидится. Ты ешь пирожки, волк? Хотя да, ты же волк, а не какой-нибудь пес, ты ешь куропаток, кроликов, может, даже подростков. Точно не хочешь? Пирожок с клубникой, самый любимый пирожок моего брата, бабушка всегда делала пирожки с клубникой для него и вареники с вишней для меня. Может, ты хочешь яблочного сока, волк? Это самый лучший сок моей мамы, она сама собирает яблоки в саду нашего дядюшки и сама его выпаривает, совсем немного сахара, волк, потому что это очень сладкие яблоки.
Волк открывает глаза и косится на пьющего из стеклянной бутылки мальчика. Он бы мог поверить, что волк хочет сока, но волки не пьют сок. Только воду из ручьев. Они замолкают надолго – мальчик и волк. Кажется, волк спит, и тогда мальчик протягивает руку, касается жесткой шерсти на загривке, наощупь она ужасно жесткая, будто синтетическая. Волк открывает глаза – во вновь опустившейся тьме – два драгоценных камня с искрящимся на дне любопытством, и под эти испытующим взглядом мальчик зарывается в подшерсток. Под внешним жестким слоем подшерсток волчий мягок и нежен на ощупь. Мальчик думает, не потрепать ли волка по загривку, но благоразумно отказывается от этой мысли, лишь приглаживает вздыбленную жесткую шерсть.
Проходит еще какое-то время – волк то поднимает голову, то кладет ее снова на ногу мальчика, обнюхивает штанину, осматривается по сторонам. И, в конце концов, засыпает. Тогда мальчик наклоняется ближе, рассматривает чутко дрожащие волчьи уши. И говорит так громко, чтобы наверняка разбудить.
– Я тебе пирожки принес бабушкины, волк, и сок мамин, – он трясет бутылкой в руке, – перестань, пожалуйста, перестань. Они так тоскуют, они же тебя любят, как ты можешь просто не видеть этого? Хватит спать, волк, хватит есть себя. Прекрати рыдать волк, мы так страдаем. Вернись, пожалуйста, вернись к нам, волк. Мама так ждет, когда же ты вернешься.
Зеленоглазый сизый волк просыпается, или перестает делать вид, что спит, смотрит безмолвно, и глаза его волчьи блестят в свете луны. Мальчик только качает головой.
Он просыпается сидя на полу, прислонившись спиной к тахте Тамаша. Тот трясет его за плечо, и мальчик обнаруживает себя закутанным в плед и с рюкзаком между коленями. Свет промышленных ламп под потолком освещает захламленную комнату.
– Ты спал на полу? – спрашивает Тамаш хриплым со сна голосом, и когда он поворачивает голову к мальчику, то изумрудный отблеск в его глазах растворяется в электрическом свете.
– Я тебе пирожки принес.
– С клубникой? – спрашивает Тамаш, садясь на тахте по-турецки.
– Бабушкины. И мамин яблочный сок.
– Круто! – говорит Тамаш и улыбается впервые за несколько долгих месяцев.
Мальчик запускает руку в карман ветровки и раздавливает пальцами гладкие сочные листья перечной мяты.
*Помнишь ли ты, как уснул,
Знаешь ли, что уже не спишь.
Здесь действительно ничего нет,
И ты стоишь на месте когда бежишь
слил концовку, впрочем, как всегда. недоволен собой, впрочем, как всегда. Но зато хорошо провел время. Халелуйя!
Ar žinai, kad jau nemiegi,
Čia nieko nėra tikrai,
Ir tu stovi vietoj, kai bėgi*Ar atsimeni, kaip užmigai,
Ar žinai, kad jau nemiegi,
Čia nieko nėra tikrai,
Ir tu stovi vietoj, kai bėgi*
Мальчик открывает дверь своим ключом. Потому что догадывается, что ждет его за дверью. Седые блеклые сумерки превращают квартиру в еще более запущенное и захламленное место, чем она является на самом деле. Мальчик, мальчика зовут Митика, и ему шестнадцать, щелкает выключателем, ожидая, что сейчас меж балок под потоком загорится старая жестяная лампа в сеточном абажуре, наполнит коридор неприветливым ржавым светом. Этого не происходит. Выключатель щелкает туда-сюда, но свет не загорается. Мальчик тяжело вздыхает. В полумраке он не рискует снять кеды и ступить незащищенной ногой на пол, неизвестно, что может его ждать там – гвоздь, проволока, осколок. Мальчик, по памяти лавируя между банками с краской, рулонами бумаги и сухой смесью для лепки, проходит на кухню, открывает темный и мертвый холодильник. Подсвечивает телефоном его внутренности и обозревает банку варенья и кусок заплесневелого хлеба, мазком света освещает остальную часть кухни – в полосе света мелькают коробки из-под тайской еды и пиццы, стаканы из Старбакс. Мальчик проходит в единственную комнату с прорезным потолочным окном, забранным сеткой. Из него падает унылый серый свет, лишь слегка разгоняющий мрак по углам. Мольберт пуст, загрунтованные холсты сложены неаккуратной стопкой у чертежного стола, книги на импровизированных полках из мореного дерева и шлакоблоков в беспорядке. Телефон лежит у единственной розетки на полу, заряжается, о чем и сообщает проблеском красного диода. Тамаш спит на старой тахте на животе, поджав ногу и уткнувшись лбом в старую обивку. Ни подушки, ни одеяла у него нет. Это то, чем он занимает все свое время – он спит. Когда просыпается – смотрит в пустоту, сидит на тахте, меняет одну футболку на другую, а потом снова засыпает, сжавшись, защищаясь.
– Спишь, Тамаш? – мальчик говорит не так громко, чтобы разбудить, потому что не знает, хочет ли будить спящего. – А я вот пришел. У тебя света нет, знаешь? Проверь пробки, хорошо? Мама передала тебе вот…
Он задевает ногой один из мотков медной проволоки, предназначенной для скульптуры, ждущей своего череда у дальней стены, тот со скрежетом кренится вбок, и мальчик ловит его в полете. Тогда он понимает, что скорее не хочет будить спящего, чем хотел бы с ним поговорить. Решает разобрать рюкзак на кухне и уйти немедленно. Выходит в коридор, потом оглядывается на спящего. Возвращается, пробирается среди хлама к огромной коробке из-под кондиционера, поднимает картонную крышку. В комнате уже хоть глаз выколи, и когда мальчик забирается по пояс в коробку, то ничего не видит, и плед ему приходится искать наощупь. Рюкзак сползает и норовит стукнуть по затылку, мальчик отфыркивается, тянется за телефоном, и только с его помощью находит плед-шотландку, спрятавшийся среди других вещей Тамаша. Сейчас он накроет его пледом, и тотчас уйдет. Так думает мальчик, выбираясь из коробки. Сильный порыв ветра распахивает его ветровку настежь, от неожиданности он оступается на рыхлой земле и чуть не падает, его спасает только вовремя подвернувшаяся ветка жимолости, за которую он успевает ухватиться. Мальчик понимает, что это именно она, потому что рука липкая от раздавленных ягод, а знакомый запах струится в холодном воздухе. Он поднимает голову к потолку, на котором должно быть окошко, забранное сеткой, но во тьме вверху лишь бегут облака, с обратной стороны подсвеченные слабым сиянием луны. Мальчик наклоняется над коробкой с одеялами и подушками, но руки его нащупывают только шероховатые листья папоротника. Он выравнивается, смотря перед собой в непроглядную тьму, потом понимает что подмышкой у него до сих пор свернутый плед, удовлетворенно кивает и делает неверный шаг по рыхлой земле. Потом еще один. Мальчик шагает вперед.
Луна застает его среди стволов вековых деревьев. Она просто выходит из-за легких, рваных туч, она всегда там была – невесомая, легкая, дразнящая, но не давала света, не открывала тайн. Когда ее серебряный свет ложится на землю, мальчик находит себя в окружении необъятных стволов деревьев, стоящим по колено в густой изумрудной траве. Древесные колонны простираются так далеко, сколько хватает взгляда. Или на сколько хватает лунного света. Мальчик подставляет ему лицо, улыбается. Он продолжает путь. Красные кеды серебрятся в лунном свете травяной росой, под подошвами хрустят сочные стебли, и мальчик чувствует пряный мятный запах, наклоняется к земле, срывает листья, подносит к лицу перечную мяту, прячет в карман. Воздух пахнет влажной листвой, травами, мальчик раздувает ноздри, и до него доносится запах ручья – воды, ила, водных растений, он опускает руку – пальцы ласкают верхушки трав и цветов. Пока он идет, луна – сходящая на нет, ущербная – то освещает его путь, то погружает в кромешную тьму, вверху, в кронах деревьев бушует ветер, мальчику кажется, что начался дождь, но переплетенные ветви не пропускают на землю ни капли. Травы сменяются лишайником, в свете луны кажущимся серебристым ковром, а в темноте – серой подстилкой. Красные кеды идут к воде, красные кеды хрустят, мальчик крепче прижимает к своему боку свернутый плед. Лес тих – ни крика животного, ни щебета испуганной птички, только шелест листьев, свист ветра и шуршание под кедами мальчика.
Он достигает ручья, когда луна поднимается в небе высоко-высоко, останавливается, засвечивая ручей и деревья нереальным светом, как камера на передержке. Тут мальчик тоже останавливается, осматривается по сторонам, разворачивает плед. Он кладет его в траву у ствола самого старого, самого большого дерева поодаль от ручья, снимает рюкзак, садится на плед, рюкзак ставит между коленей и заворачивается в шотландку. Он закрывает глаза и вдыхает ночной воздух – ноздри трепещут от переплетения запахов воды, листвы, сосновой смолы, душистых трав. С порывом воздуха до него доносится тонкий запах фиалки, прерывистый, осязаемый, двоякий. Мальчик втягивает воздух ноздрями, но цветочный флер растворился в ночных запахах.
Спокойствие овладевает им, сердце размеренно бьется, голова легка и чиста, умиротворение заполняет легкие, течет по венам, веки смыкаются сонно, губы изгибаются в грустной улыбке. Луна снова прячется за обрывками облаков, они летят перед ним на скоростной перемотке, ветер перебирает мягкие волосы, упавшие на лоб мальчика. Кажется, он засыпает, или просто умиротворенно любуется на воду из-под опущенных век.
Мальчик открывает глаза, услышав хруст осторожных шагов по лишайнику, луна укрылась за завесой, и ничего не разглядеть, только два изумрудных сияющих глаза смотрят на него из тьмы. Умиротворение не покидает мальчика, он говорит:
– Привет.
Изумрудные глаза-камни моргают. Кажется, изумленно, чуть отдаляются. Мальчик смеется тихонько – смех его летит от дерева к дереву, ударяясь хрустальной спицей, звеня прохладно. Луна появляется в прорехе, разбрасывает белые пятна света по траве, и глаза, полыхнув последний раз, гаснут. Остается только припавший настороженный волк у ручья. Мальчик смотрит на волка, волк смотрит на мальчика. Когда волк делает шаг вперед, мальчик перестает улыбаться и застывает. Волк подходит к нему медленно, с достоинством, дав рассмотреть свои сизые бока и сильные лапы. Потом он ложится в траву рядом – зонтики тысячелистника накрывают его – и кладет голову мальчику на голень.
– Ты не будешь меня есть, ведь так, Кведульв?
Волк вновь смотрит на него будто бы удивленно, будто человеческая речь ему встречается впервые. Потом он закрывает глаза и будто бы засыпает.
– Ты будешь пирожок, волк? – Мальчик принимается возиться с застежкой рюкзака, шуршать пакетом. – Я принес бабушкины пирожки для моего брата… Я… я несу бабушкины пирожки для моего брата. Думаю, если мы съедим один, он не обидится. Ты ешь пирожки, волк? Хотя да, ты же волк, а не какой-нибудь пес, ты ешь куропаток, кроликов, может, даже подростков. Точно не хочешь? Пирожок с клубникой, самый любимый пирожок моего брата, бабушка всегда делала пирожки с клубникой для него и вареники с вишней для меня. Может, ты хочешь яблочного сока, волк? Это самый лучший сок моей мамы, она сама собирает яблоки в саду нашего дядюшки и сама его выпаривает, совсем немного сахара, волк, потому что это очень сладкие яблоки.
Волк открывает глаза и косится на пьющего из стеклянной бутылки мальчика. Он бы мог поверить, что волк хочет сока, но волки не пьют сок. Только воду из ручьев. Они замолкают надолго – мальчик и волк. Кажется, волк спит, и тогда мальчик протягивает руку, касается жесткой шерсти на загривке, наощупь она ужасно жесткая, будто синтетическая. Волк открывает глаза – во вновь опустившейся тьме – два драгоценных камня с искрящимся на дне любопытством, и под эти испытующим взглядом мальчик зарывается в подшерсток. Под внешним жестким слоем подшерсток волчий мягок и нежен на ощупь. Мальчик думает, не потрепать ли волка по загривку, но благоразумно отказывается от этой мысли, лишь приглаживает вздыбленную жесткую шерсть.
Проходит еще какое-то время – волк то поднимает голову, то кладет ее снова на ногу мальчика, обнюхивает штанину, осматривается по сторонам. И, в конце концов, засыпает. Тогда мальчик наклоняется ближе, рассматривает чутко дрожащие волчьи уши. И говорит так громко, чтобы наверняка разбудить.
– Я тебе пирожки принес бабушкины, волк, и сок мамин, – он трясет бутылкой в руке, – перестань, пожалуйста, перестань. Они так тоскуют, они же тебя любят, как ты можешь просто не видеть этого? Хватит спать, волк, хватит есть себя. Прекрати рыдать волк, мы так страдаем. Вернись, пожалуйста, вернись к нам, волк. Мама так ждет, когда же ты вернешься.
Зеленоглазый сизый волк просыпается, или перестает делать вид, что спит, смотрит безмолвно, и глаза его волчьи блестят в свете луны. Мальчик только качает головой.
Он просыпается сидя на полу, прислонившись спиной к тахте Тамаша. Тот трясет его за плечо, и мальчик обнаруживает себя закутанным в плед и с рюкзаком между коленями. Свет промышленных ламп под потолком освещает захламленную комнату.
– Ты спал на полу? – спрашивает Тамаш хриплым со сна голосом, и когда он поворачивает голову к мальчику, то изумрудный отблеск в его глазах растворяется в электрическом свете.
– Я тебе пирожки принес.
– С клубникой? – спрашивает Тамаш, садясь на тахте по-турецки.
– Бабушкины. И мамин яблочный сок.
– Круто! – говорит Тамаш и улыбается впервые за несколько долгих месяцев.
Мальчик запускает руку в карман ветровки и раздавливает пальцами гладкие сочные листья перечной мяты.
*Помнишь ли ты, как уснул,
Знаешь ли, что уже не спишь.
Здесь действительно ничего нет,
И ты стоишь на месте когда бежишь
слил концовку, впрочем, как всегда. недоволен собой, впрочем, как всегда. Но зато хорошо провел время. Халелуйя!
@темы: заметки на обрывках
-
-
12.02.2024 в 16:42Хотел бы поделиться с вами своим актуальным опытом поиска отличного автосервиса в Оренбурге. После множества попыток, я наконец нашел то место, которым действительно остался доволен — AutoLife56.
Что мне особенно понравилось в AutoLife56, так это профессиональный подход каждого специалиста этого сервиса. Мастера не только качественно и оперативно решили проблему с моим автомобилем, но и предоставили нужные наставления по его дальнейшему обслуживанию.
Мне кажется важным поделиться этой информацией с вами, так как знаю, насколько трудно порой найти действительно надежный сервис. Если вы ищете надежный автосервис в Оренбурге, рекомендую обратить внимание на АвтоЛайф, расположенный по адресу: г. Оренбург, ул. Берёзка, 20, корп. 2. Они работают каждый день, с утра до вечера, и более подробную информацию вы можете найти на их сайте: https://autolife56.ru/.
Надеюсь, мой опыт окажется ценным для кого-то из вас. Буду рад почитать ваши отзывы, если решите воспользоваться услугами АвтоЛайф 56.
Ремонт тормозной системы в Оренбурге
Коллекция ссылок
Рекомендация: лучший в городе автосервис в Оренбурге - АвтоЛайф Не теряйте: автосервис AutoLife — решение ваших проблем в мире авторемонта в Оренбурге Не пропустите: АвтоЛайф — ответ на ваши вопросы в мире авторемонта в Оренбурге Предложение: рекомендуемый автосервис в Оренбурге - автосервис AutoLife Познакомьтесь о АвтоЛайфе: наши сильные стороны в ремонте автомобилях в Оренбурге eea7392
-
-
20.02.2024 в 02:08eroscenu.ru/?page=17228
eroscenu.ru/?page=29633
eroscenu.ru/?page=30690
eroscenu.ru/?page=23399
eroscenu.ru/?page=47800
eroscenu.ru/?page=5280
eroscenu.ru/?page=38643
eroscenu.ru/?page=40609
eroscenu.ru/?page=15351
eroscenu.ru/?page=21993
eroscenu.ru/?page=24173
eroscenu.ru/?page=13974
eroscenu.ru/?page=40195
eroscenu.ru/?page=33524
eroscenu.ru/?page=4468
eroscenu.ru/?page=9060
eroscenu.ru/?page=35792
eroscenu.ru/?page=22836
eroscenu.ru/?page=10148
eroscenu.ru/?page=45514
исторические ссылки полезные ссылки интересные ссылки исторические ссылки гастрономические ссылки исторические ссылки культурные ссылки интересные ссылки научные ссылки социальные ссылки 73922ec