Эпичность, которой вы не ждали.

Гифка не влезла. Сорь.

@темы: эгоцентричное, Костян, сериалы

---

...

Сегодня утром на развороченной матерью кухне я расскажу про Лазаря и Игоря. Свое первое знакомство с Лазарем я не помню, но Игоря запомнила очень ясно. Мы только-только переехали в новую квартиру, мама уже успела познакомиться с соседями, а я только приехала из деревни. И вот впервые я увидела Игоря новорожденным карапузом в синей колясочке, с которой прогуливалась Наталья Игоревна, наша соседка по коридору. Потом я помню его несносным ребенком в колготках и регланчике с мультяшками. Лазаря сразу помню мальчишкой в колготках и регланчике, но не настолько несносным, наверное. Что не давало нам спать в выходные, так это слоновий топот их ножек за стеной, их прыжки на кухонном диване за стеной, их оглушительный рев, когда бабушка, утомленная шалостями, вышвыривала их в общий коридор, от переживаний сбиваясь с русского на армянский. После они стали несносными школьниками, вместе с которыми Наталья Игоревна водила меня в школу, как третьего армянского ребенка. Каждый мой День рожденья бабушка заставляла их подписывать мне открытки и дарить какие-то подарки, они смущались и говорили со скоростью пулемета. Потом они стали подростками и приветствовали вместо оглушительных воплей разве что смущенным подростковым кивком. Еще позже они стали бунтующими подростками у нас началась затяжная война против курения в общем коридоре. Я из тех ребят, которым похуй, но мама с ее аллергиями и неврозами просто исходила на желчь от табачного дыма, из коридора продирающегося в квартиру. Как сейчас помню себя, в футболке на три размера больше вылетающей в коридор с воплями «Да какого черта, Я ЖЕ ВАС ПРЕДУПРЕЖДАЛА». Война была затяжной, и выиграло, в итоге, взросление (и мое, и их).

Теперь старший из них, Лазарь, как ласково звала его бабушка в детстве – Лазурик, ушел в ополчение и носит форму и автомат, а младший черной тенью слоняется по кварталу, потому что нет и копейки денег на автобус, чтобы доехать до колледжа. Стукнет и ему восемнадцать – тоже наденет автомат. Знаете, что? Не этого мы хотели для своих детей. Мы растили их для колледжей, мелких ссор из-за курения в коридоре, может, даже проблем с травкой или компьютерными играми, растили для любви, безответной или счастливой, для работы по душе, для ландышей на День рожденья матери, для шумных семейных праздников, для того, чтобы они были счастливы. Мы растили их не для того, чтобы они ушли воевать.

@темы: эгоцентричное

---

...

Сегодня сходил в магазин. В «Абсолюте» кило сахара стоит 26 гривен. Я думаю, это именно то, чего достоин этот город. Да, говорить так – бесчеловечно, но, когда слушаю этих людей и вспоминаю, как они перли на референдум, то думаю, что они этого заслуживают.

Клим варит кофе на газовой печке, стоящей во дворе. К ней тянется очень небезопасный шланг, угрожая нам мгновенной смертью каждый раз, когда мы решаем сварить кофе. Он варит кофе в мятой жестяной кастрюльке с длинной ручкой. Это его первое лето без алкоголизма. Я люблю его.

Я почему-то не ем. Не могу сказать, почему. И не могу сказать, правда ли не ем. Некоторые моменты моей жизни стираются из памяти, точнее, сливаются и путаются. Было лето, когда Оля кормила меня, пока я убиралась во дворе в ожидании Нади. Но это лето, очевидно, позже. Она говорит приходить, как только проснусь, и я прихожу. На улице либо холодное лето, либо поздняя весна, потому что ветер холодный и лишь нахождение под прямыми лучами солнца дарит тепло. Я прихожу сразу же после пробуждения, все еще голодная. Она накрывает низенький столик в том углу между стеной кухни и забором, под желтой алычой. Она делает бутерброды с колбасой и огурцами, я точно это помню, делает мне чай из мяты с остатком лимона. Точнее, чай черный, но с листочком мяты и кусочком лимона. Пока мы снимаем чайник с плиты, кто-то из котов уже пытается утащить бутерброд со стола. Я не достойна всего того, что она делает для меня всю мою жизнь.

Я помню еще (оказывается очень просто начать вспоминать, зацепившись за что-то одно). Она сказала своим друзьям, чтобы не звонили ей все каникулы и не звали гулять, потому что к ней приехала ее сестра, и все каникулы она проведет с ней. Кажется, она чувствовала, что мне это надо, потому что приехала я убитая. Нам было лет по 13-15.

Еще раньше. Начало моих летних каникул, Оля заканчивает, потому что Петровка притормаживает по срокам, может, класс восьмой, а Клим и Лёша – девятый. Лешка готовится сдать выпускные экзамены и уехать в Португалию. В скверике напротив Аленушки они сидят с пакетами учебников, готовых к сдаче в библиотеку. Лешка находит в своем учебнике какой-то уникальный листок конопли, засушенный им ранее. Кажется, в этой конопляной лапе на один листик больше, чем обычно. Клим отламывает его, и Лешка долго убивается, как ненормальный. Это в последний раз, когда я вижу его… живым. Любым. Просто в последний раз.

@темы: эгоцентричное

---

...

На самом деле мы все помним и редко забываем безвозвратно. У меня был двухмесячный перерыв в Глории Джинс, но я стала за кассу так, будто вышла из-за нее вчера, помимо моего знания или незнания руки вспомнили и начали делать То же самое с прополкой. Я берусь за тяпку так, будто держала ее еще вчера. И то же самое с людьми. Ты не видел своих друзей три месяца, но, увидев их вновь, вспоминаешь ритмику их движений, манеру держаться, жесты и лица так, будто вы расстались только вчера. И, теперь я понимаю, что это время отпечатается на наших судьбах, все то, что мы пережили в этом чертовом году, и я никогда не забуду ни их, ни это время.

@темы: эгоцентричное

---

Пересекая черту

Сегодня 28 февраля и у меня трясутся руки. Я не большой знаток российской политики, для меня смешными детишками проходят их оппозиционеры со своими кукольными маршиками протестика, этот смешной Навальный. Русская оппозиция как ребенок с воздушным шаром, пытающийся пробиться сквозь полицейский заслон. Конечно, в сравнении с нашей, сносящей правительства, как кукол. Поэтому, знаете, убить Немцова - это как ребенка на параде, посвященному Дню защиты детей, пристрелить.

Это как финальный аккорд безумия, в которое падает Россия. Флаг в честь окончания эпохи видимой адекватности. Просто мы скажем вслух: Мы убьем каждого, кто будет против нас, и даже не будем делать вид, что мы - не тоталитарная клоака, построенная на крови.

У меня трясутся руки, потому что я не знаю, где мы находимся - в 33-м при правлении Рейха и у нс еще 6 лет террора перед началом мировой войны, или сейчас 37-й год, или уже 39-й, и завтра Империя пойдет завоевывать Польшу. Я много пережил за последние месяцы, весь год был очень непростой, но это... это как последняя капля на темечко, которая сносит башню.

Сказать честно, здесь, в юной республике, все немного честнее. "Ты нам не нравишься. МГБ заберет тебя и будет пытать, а потом убьет. Так и запишите, МГБ". И никто тебе ни про каких "неизвестных в подъезде" (вспоминая Влада Листьева) не будет чесать. Будьте честными, признайте, что вы наказываете инакомыслящих. Какого хрена вообще.

Многие мои знакомые сейчас говорят: Я не могу поверить.
И я не могу поверить. Это вот какое-то ощущение расфокуса, невозможности рационально осмыслить происходящее.

На этом все. Но это только начало.

@темы: гражданское

---

Жаль, нет ружья

Жаль, нет ружья

– Разбежавшись прыгну со скалы, вот я был, а вот меня не стало, – немузыкальный вопль перекрывает немузыкальный мотив песни.

Жаль, нет ружья

– Разбежавшись прыгну со скалы, вот я был, а вот меня не стало, – немузыкальный вопль перекрывает немузыкальный мотив песни – Денис барабанит по рулю и умудряется пританцовывать, взвывая в потолок.
Сема и хочет сделать ему замечание, что пользы будет больше, если Денис будет смотреть на дорогу, но вместо этого отворачивается к окну и мрачно выдыхает через нос. Дыхание оседает тоненькой пленкой испарины на стекле. Денис воет и барабанит по рулю до конца стороны кассеты, а когда тянется к магнитофону, чтобы перевернуть ее, Сема говорит очень серьезно, но не рассчитывая на результат:
– Можешь дать мне отдых от этого? Хоть ненадолго?
– Нет, – отвечает Денис весело, будто ничего смешнее и требовать было нельзя.
Сема, конечно, знает, – если выключить магнитофон, то станет слышно, что в кардане Волги что-то гремит, а на каждой кочке этого ядреного проселка глушитель обо что-то бьется со скрежещущим звуком. А эти звуки режут его брата, будто серпом по причинному месту. Но если бы он хотя бы не пел, насколько их жизнь была бы проще.

В село они прибывают после обеда. Солнце светит ярко, но дыхание вырывается изо рта облачками густого пара, а лесной холод тотчас проникает под куртку. В селе три улицы и не больше пятидесяти хат, затейливо декорированный зеленым шифером клуб и школа с печным отоплением. Дед, катящий по улице велосипед, оценивающе разглядывает «Волгу», а потом обменивается с Денисом почти родственными взглядами.
В избе хорошо, это Сема чувствует сразу. Светло, пахнет деревом и травами, сдобой. Образа в углу ясные, чистые, полотенце вышитое, крахмальное. Изба хорошая, как говорил отец – чистая. В нечистой избе, как бы хозяйка не старалась, потемнеют образа, паутина затянет углы и родится мерзкий запах гнили или разложения.
– Дровами топите или углем? – спрашивает Денис деловито у хозяйки, подбоченившись, и Сема поворачивается от убранной комнаты к сеням, иронично поднимая брови.
Хозяйка, незамужняя завуч местной школы, складывает руки на груди и отвечает независимо:
– Газ у нас.
Денис поджимает губы и кивает со знанием дела. Семе остается только закатить глаза и нырнуть под кровать в поисках ведьминого веретена – иголок, волос и косточек, припрятанных злопыхательницей.
– Анна Андреевна, простите, но у вас есть враги? – спрашивает Сема, выгребая из-под тахты карандаш, скрепку и роман Татьяны Толстой в клочках пыли.
Все находки завуч подбирает со щепетильностью доктора и отправляет в карман пиджака, книгу зажимает подмышкой.
– В смысле враги? – переспрашивает, оглаживая подол плиссированной юбки.
Семе она не нравится. Ему не нравятся люди, просящие о помощи, а потом ведущие себя так, будто это им делают одолжение.
– Вы городская, Анна Андреевна? – задает встречный вопрос Сема, поднимаясь на ноги, и из-за плеча хозяйки наблюдая, как Денис открывает холодильник, и с энтузиазмом засовывает в него свой нос.
– Да, а что это меняет? – спрашивает та, и ноздри ее раздуваются гневно, Сема же старается смотреть в сторону, чтобы не привлечь внимания к что-то жующему Денису.
– Если чей-то муж уделял вам слишком много внимания, приглашал на вечернюю прогулку или в гости, то, боюсь, его жена могла наложить на вас порчу. Если вы были строги с ребенком, и мама посчитала это слишком резким... Вариантов – масса.
Денис прожевывает найденное в холодильнике и присоединяется к ним, невзначай вытирая рот рукавом свитера.
– Так, значит, вы слышали шумы, скрипы, – включается он в разговор, прищурив глаза, – может, пахло серой?
– Нет, серой не пахло, – отрезает Анна, – но сегодня ночью нечто схватило меня за ногу и сбросило с кровати в стену.
Денис тотчас теряет налет несерьезности, и они мрачно переглядываются с Семой. Решение они принимают одновременно. Денис сразу выходит из избы к «Волге», чтобы найти в багажнике весь необходимый инструментарий, а Сема задергивает светлый занавески на окнах.
– Переночуете у подруги, приходите завтра утром. И чтобы с наступлением сумерек вас тут не было. Скажете, что ваши двоюродные братья будут травить клопов.
– Но у меня нет… – начинает Анна, от испуга сразу утратившая строгость и помолодевшая лет на десять.
– Будут, – отрезает Сема. – И клопы будут, и крысы, которые сожрут ваше тело. Успокойтесь и собирайте вещи.
Но куда уж тут успокоиться. Она роняет вещи, а руки ее трясутся. Расческа падает и катится под трельяж. Женщина останавливается в нерешительности, будто, стоит ей засунуть руку под комод, как из пола вырастет рука и схватит ее. Прикрывая образа полотенцем, Сема замечает, что она просто берет другую расческу, не решившись наклониться за упавшей. Денис, вернувшийся с увесистым пакетом, сталкивается с ней в сенях, ловит трясущиеся руки и сжимает в своих, что-то наставительно говорит, заглядывая в глаза. Женщина мелко кивает и, кажется, роняет пару слезинок.
После ее ухода Денис с размахом владельца распахивает холодильник и несколько секунд глядит в него, а потом завороженно говорит:
– Приятного аппетита, Деня.
Сема закатывает глаза, а потом берется чистить свой РМБ. Когда Денис, натаскавший из холодильника стряпни, устраивается на диване и врубает телевизор, Сема делает постное лицо, но продолжает чистить оружие. Когда же брат присвистывает и довольно бросает ему через плечо: «О, здесь берет СТС!», Сема переводит взгляд на экран и видит там заставку «Молодежки», все, что ему остается – уйти с ноутбуком в крошечную хозяйскую спаленку и пытаться там поймать сигнал на модеме. Удается ему это нескоро – в «Молодежку» успевают впихнуть две рекламы за это время. Он гуглит историю деревни и области в целом до тех пор, пока Денис не переключает на ОРТ не углубляется в перипетии «Карточного домика».
Стук в дверь раздается с наступлением сумерек. Денис хватает свой лежащий среди тарелок ТТ, Сема прячет за спиной РМБ. Сема распахивает дверь, в то время как Денис становится «на изготовку» за ней.
– Простите, – говорит пятиклашка в спортивном костюме и вязаной шапочке, – а Анна Андреевна дома?
– Нет, – ровно отвечает Сема, становясь как можно ровнее, чтобы не засветить винтовку, – а что ты хотел?
– Отдать изложение, – говорит пацан, и Денис понимает, что вежливое лицо Семы напугало того до мокрых треников.
– Я ее брат, я отдам, когда она вернется.
– Нет, спасибо, я сам, – говорит дрожащий голосок, а потом Денис слышит только топот улепетывающих ног.
– Ты напугал малого до усрачки, – говорит он, захлопывая дверь.
Семен смеряет его мрачным взглядом и рыкает:
– Это не я. Он спешил убежать, пока в твоем Камеди не пошли шутки про вагины.
Он возвращается к ноутбуку, а Денис останавливается в дверном проеме, мрачно взирая сверху вниз:
– Да, МГУ мы не кончали, так что?
– Да, вы кончали пятьдесят вторую шарагу. И незачем напоминать об этом так часто, поверь, ты и так не даешь об этом забыть.
Денис хмыкает и уходит. Сема возвращается к браузеру, но соединение снова было прервано, он чертыхается сквозь зубы. Но брат возвращается, руки его сложены на груди.
– Десятки людей были бы мертвы, если бы я был эгоистом вроде тебя. Лучше не забывай об этом.
Когда он возвращается к просмотру телевизора, Сема закрывает глаза и откидывается на спинку кровати изможденно. Каждый чертов раз одно и то же.
Когда в следующий раз раздается стук в дверь, Сема почти спит, пока модем пытается законнектиться со спутником. Дверь они открывают почти лениво. На пороге дед в теплом не по сезону тулупе и кирзовых сапогах.
– Здоров, сынок, – говорит дед.
Дед говорит, что он идет из одного села в другое, но ночь застала его в Липках. Дед говорит, что знает Анну, и та разрешает ему ночевать в сенях. У деда мешок с орехами за плечами, он торгует орехами.
Денис провожает деда к столу, ставит чайник на плите, достает хозяйкин мед, бублики, мармелад. Дед чай пьет, мед ест, говорит негромко. Все о погоде да об урожае. Лицо у деда морщинистое до невозможности, такое, что глаза сощуренные с трудом можно отыскать на лице. Денис пьет чай и налегает на мармеладки, угукает по случаю и старается смотреть в сторону. Вечер не задался.
А потом раздается еще один стук в дверь. Денис понимается, бросает косой взгляд в комнату, где во тьме светится экран ноутбука Семы. Открывает дверь.
На пороге дед в теплом не по сезону тулупе и кирзовых сапогах.
– Здоров, сынок, – говорит дед.
Дед говорит, что он идет из одного села в другое, но ночь застала его в Липках. Дед говорит, что знает Анну, и та разрешает ему ночевать в сенях. У деда мешок с орехами за плечами, он торгует орехами.
– Мы знакомы, – добавляет дед.
Лицо у деда морщинистое до невозможности, такое, что глаза сощуренные с трудом можно отыскать на лице.
Денис смеется тихо и нервно, а потом молча захлопывает дверь перед лицом старика, оборачивается к кухонному столу. За столом дед пьет чай, а Денис со страдальческим видом слушает о погоде и урожае. Мешок с орехами стоит у печи.
Денис хватается за дверь за собой, дергает ручку, чтобы выйти, но дверь не поддается. А глаза его сами по себе впиваются в свою копию: короткие волосы, затасканные джинсы, растянутый свитер. Денис и дед пьют чай с мармеладками, а Денис покрывается холодным потом.
– Сема, неси ружье, – решает он, и Сема тотчас появляется из спаленки, протягивает РМБ, а когда Денис берется за приклад, дергает его на себя.
– А что ты будешь делать, мальчик? – спрашивает Сема вкрадчиво. – Себя убьешь? Меня? Что на это скажет твой папочка?
Из-за его плеча Денис видит, что в слабом свете экрана ноутбука спит Сема.
– Приезжаете тут со своими телефонами, телевизорами, иконы снимаете, – продолжает Сема. – А теперь еще ружье. Не многовато ли?
– Кто вы? – спрашивает Денис, бросая взгляд в комнату, где он сам спит на тахте в окружении тарелок.
– Ты веришь в Бога, мальчик? – Спрашивает у него Сема, сжимая приклад РМБ. – Служишь ритуалы?
– Читать молитвы – моя работа, – со смешком отвечает Денис. – Ты шишига?
Сема отпускает приклад, и Денис, сжав в руках РМБ вливается со стеной.
– Да она в Бога не верит, – печально говорит Сема, а потом доверительно добавляет, – и на других девиц заглядывается. Не жить ей тут, мальчик. Тебе это ясно? Пусть убирается к чертовой матери.
Анна Андреевна будит их стуком в окно со стороны водителя, и Денис, только недавно задремавший под пуховиком на переднем сидении, подскакивает на сидении. Сема, мирно растянувшийся на заднем сидении, кривит лицо, не просыпаясь. Денис крутит ручку, опуская стекло, пока Анна с учительским лицом взирает на него сверху вниз.
– Собирайте шмотки и валите оттуда, – резюмирует Денис вместо приветствия.
– И это вся ваша помощь? – спрашивает она холодно.
– Можете принять православие и перестать смотреть «Оранжевый – новый черный», – пожимает плечами Денис. – Это существо не плохое, просто вы с ним – разные, простите.

Когда же он врубает на полную громкость магнитолу и взвывает: «Возьми мое сердце, возьми мою душу», то тут уж Сема просыпается, подрывается, ударяясь головой об крышу «Волги». Денис смеется над ним, но вскоре, как и всегда, ему становится стыдно. Он обещает себе, что это в последний раз. Еще через какое-то время он понимает, что, наверное, в предпоследний.

@темы: записки на обрывках

---

No name

Добро с кулаками


В ночь с первого на второе августа 1997 года в одном из многоквартирный ульев Уолворта не спят лишь в одной соте – тесной захламленной квартирке на первом этаже. Один юноша склоняется к разложенным на фанерном столе рукописям на желтой, почти коричневой бумаге, когда дверь распахивается, и в нее буквально выпадает другой юноша с яркими синими глазами и шальной улыбкой.

В ночь с первого на второе августа 1997 года в одном из многоквартирный ульев Уолворта не спят лишь в одной соте – тесной захламленной квартирке на первом этаже. Один юноша склоняется к разложенным на фанерном столе рукописям на желтой, почти коричневой бумаге, когда дверь распахивается, и в нее буквально выпадает другой юноша с яркими синими глазами и шальной улыбкой.

- Хей, босс, – выпаливает он, – ребята их засекли. На Тоттенхем-Корт-Роуд. Живописная троица в сутанах.

Первый юноша встает так резко, что стул, на котором он до этого сидел, падает со стуком. Он оборачивается, и на его губах играет ослепительная одержимая улыбка.

– Неси мой лучший костюм, Лью!

Вместо ответа Лью снимает с гвоздя, забитого просто в стену, дорогой пиджак с чужого плеча и бросает собеседнику. Тот натягивает его поверх белой майки с пятном чернил на боку. Все это время он не прекращает скалиться жемчужной улыбкой.

Гарри, Рон и Гермиона проскальзывают в захудалое круглосуточное кафе. На столиках лежит упрочнившийся слой жира, а под потолком кружит вялая сонная муха. Они занимают кабинку, ближайшую к выходу, и Гермиона принимается постоянно оглядываться, будто у нее судорога. Она думает о многом, о том, что они оставили после себя: разодранные шторы, сгорающие в огне спирали серпантина, рассыпавшийся по полу жемчуг ожерелий, скомканная, истлевшая свадьба Билла и Флер, возможно, их погибшее будущее. Гарри, прячущийся под мантией-невидимкой, уронив голову на руки и пользующийся тем, что укрыт от глаз друзей, просто вдыхает и выдыхает, чтобы успокоить сердцебиение и дать себе крошечную передышку. Рон, откинувшись на спинку скрипучего и ненадежного стула, думает о том, как жизнь вспыхивает и распадается вмиг. Час назад он переживал о Краме, правда, это все, что занимало его мысли – ревность, опаска, чувство собственной ничтожности, и вот теперь единственное, о чем он может думать: «Хорошо, что Крам там был, он сможет помочь, он спасет кого-нибудь». Им приносят мерзкий латте, в соседнюю кабинку втискиваются двое хмурых работяг в комбинезонах.

– Мы должны найти какое-то место, чтобы безопасно дизаппарировать за город, – шепотом начинает Гермиона, но ее перебивают.

Человек в потасканных джинсах и дорогом пиджаке, надетом поверх растянутой майки «вайф битер» останавливается у их кабинки, смотрит изучающе на Рона и Гермиону, взгляд его скользит по невидимому Гарри. Потом он оскаливается дикой улыбкой и, подтащив стул из соседней кабинки, садится во главе их пластикового столика в разводах, как во главе Круглого стола короля Артура. Гермиона достает палочку, но человек поднимает руки в умиротворяющем жесте и проговаривает аккуратно:

- Маггл, детишки, осторожно. Всего лишь маггл.

Он наклоняется вперед, упирается с силой локтями в стол, с его лица пропадает улыбка и оно становится маской, вырезанной из пластика – гладкое, привлекательное, невыразительное. Только черные, глубокие глаза с жалами в каждом зрачке упираются в Гермиону, потом соскальзывают на Рона – тот сжимает челюсти и вызывающе поднимает подбородок. Кажется, он ненамного старше их самих, но что-то в том, как он сидит, что-то в складке его рта и прищуре глаз свидетельствует – их разделяет пропасть. Ситуация до крайности странная – подходит к ним какой-то маггл, сам себя магглом называет, но ни у кого из них рука не поднимается бросить в него Ступефай и начать, наконец, решать проблемы.

– Не вижу среди вас Гарри Поттера, – проговаривает маггл, поворачиваясь к «пустующему» месту Гарри, – можно мне взглянуть на него?

– Гарри, нет, – приказывает Гермиона.

– Думаю, поздно, – говорит мрачно Гарри и стаскивает мантию-невидимку, появляясь перед незнакомцем.

Маггл впивается в него глазами, лицо его прочерчивается из-под пластика маски – жесткое и веселое, на губах снова загорается жесткая улыбка. Гермионе кажется, что еще миг, и он сожрет Гарри вместе с толстовкой и рюкзаком.

– Джеймс, – он протягивает руку, Гарри распахивает глаза шире, строя догадку за догадкой, – Джеймс Мориарти.

Гарри протягивает руку и говорит: «Чего вы…», когда маггл Джеймс Мориарти свободной рукой извлекает из-под своего стула металлический кейс и с грохотом кладет его на столик. Гермиона снова поднимает палочку, Рон всем телом наваливается на стол, пригвождая маггла к стулу взглядом. Гарри медленно вырывает руку из хватки.

– Обойдемся без излишней рекламы, ребята, – усмехается маггл, раскрывая кейс, поворачивает его к настороженной публике, – огнестрельное оружие.

На поролоновой подкладке разложены Глок, Дезерт иггл, два Маузера и женский Кольт с ручкой, инкрустированной слоновой костью. Сбоку возлежат глушители. Вся троица долго смотрит в кейс, потом Гермиона поднимает глаза от оружия и говорит:

– Нет.

– Это не деловое предложение, снова хмыкает весело Джеймс Мориарти, легко откидываясь на стуле, будто на троне, – это подарок.

Потом он стремительно достает из-за пояса тускло мерцающий пистолет с накрученным глушителем и в два коротких глухих хлопка укладывает в кабинке напротив рабочих в комбинезонах. Из руки одного из них на пол падает палочка. Палочка второго запутывается в складках одежды. Трое подростков отшатываются к стенам кабинки, Рон ойкает. Джеймс Мориарти оборачивается к ним, глаза его серьезны и мрачны, он еще раз назидательно повторяет:

– Огнестрельное оружие.

Он встает, закрывает кейс, окидывает их нечитаемым взглядом и достает из карманов пиджака по коробке патронов, кладет на кейс.

– Чего вы хотите? – спрашивает Гарри, в то время как его глаза, как и глаза Рона с Гермионой, не отрываются от тел Пожирателей в соседней кабинке. – Денег?

– За мои услуги не расплачиваются деньгами, Гарри, – отвечает холодно. – Услугами.

– Хоть не душами, – роняет Рон, и он единственный в этот момент, кто в состоянии не смотреть на мертвецов, а полоснуть взглядом по лицу маггла – тот улыбается.

– Я подумаю над этим, Рональд.

Осенью 2012 года Джеймс Мориарти засовывает себе в рот Беретту и нажимает на курок – кровь и мозг разлетаются во все стороны. На этот раз он одет безупречно – костюм от Вествуд, галстук от Александра МакКуина, пальто от Куплес, прическа уложена волосок к волоску, вокруг глаз уже залегли глубокие морщины, лучами расходящиеся от уголков. Когда его оппонент совершает свой очередной маневр, прыгая с крыши, когда откуда-то снизу раздается придушенный стон его спутника, на крышу по шаткой лесенке поднимается еще один участник действия. Он взмахивает палочкой и иллюзия пропадает – исчезают капли на стенах, лужа крови прекращается в рассыпанный щебень, с воротника рубашки Мориарти испаряются кровавые брызги. Джеймс Мориарти моргает быстро пересохшими глазами, губы его расходятся в ослепительной улыбке обветренных губ. Гарри Поттер, стоящий над ним в офицерской шинели, протягивает руку. Его губы сжаты в упрямую линию, глаза окружены сеткой морщин, а лоб рассекает выделяющаяся из-под кожи синяя вена. Зеленые глаза ушли цветом в очень темную, сумрачную зелень. Он поднимает Мориарти на ноги одним рывком и отворачивается к улице, на которую под вой сирен уже прибывают кареты скорой помощи.

– Отличная инсценизация, Джеймс. Надеюсь, теперь мы в расчете.

Тот поднимает лицо к серому, нависшему над городом небу и смеется:

– Отличная инсценизация, министр.

– Я не знаю, кем вы стали, Джеймс, но не устрой этот человек свою инсценизацию самоубийства, я бы вас сам прикончил, – Гарри поднимает воротник пальто и идет к лестнице, его догоняет окрик Мориарти:

– Чем ты недоволен, глупец? Ты спас всех хороших и убил всех негодяев! Чего тебе еще?

Гарри молча спускается по лестнице, молча минует охрану под дезиллюминационными чарами, обходит полицию, огораживающую место самоубийства желтой лентой, пересекает Крайстчерч Грейфрайарс Гарден прогулочным шагом и все это время он думает: Мы же никогда не хотели никого убивать. Никто из нас троих не хотел пронзать плоть врага свинцовыми шариками, вышибать мозги и пробивать легкие. Не знаю, кого я спас, – думает Гарри Поттер, – но себя я точно похоронил в том кейсе.

К его боку в плечевой кобуре уютно и надежно прилегают серый Дезерт иггл, испещренный рунами и пентаграммами, и новый матовый Маузер.

@темы: записки на обрывках

---

Пятьдесят оттенков черного

Единственное задание, которое я так и не смог выполнить, это просьба Фауста написать кого-то по уши влюбленного. Я пытаюсь вот уже несколько лет. И это очередная неудача.

Just for LОООООL. Я не спиздил, я постмодерно переосмыслил (с) Кроссовер сами видите чего и сами знаете чего.

Пятьдесят оттенков черного

Пятьдесят оттенков черного

Кастиэлю, господину моей вселенной.

Благодарности

Я в долгу перед многими людьми за их помощь и поддержку.

Спасибо Касу за то, что он отнесся к моему увлечению снисходительно, заботился о мире и сделал первую редакторскую правку меня.

Спасибо моему боссу Азирафелю за то, что он терпел меня весь последний год, пока длилось это помешательство.
Д.В. и С.В. – ничего, кроме спасибо.

Спасибо первым читателям за помощь и поддержку.

Б.С. – спасибо за полезные советы в самом начале.

Мэг – спасибо, что выбрала меня.


Я с ужасом смотрю на свое отражение в зеркале. Нельзя было ложиться спать с мокрой головой. Нельзя было рождаться с таким лицом, в конце концов. Со мной все не так – у меня неправильно посажены глаза на лице, у меня нездоровая кожа, и если я хочу выглядеть прилично, то должна возиться со своим лицом около часа, рисуя поверх него что-то удобоваримое. Меня ждет реферативная работа по «Отсутствующей структуре» Умберто Эко и семиологический всесторонний анализ «Радуги тяготения» Пинчона, а вместо этого я рисую поверх своего лица маску не привлекательной, но сносной девушки. Все, что мне остается – заплести косу из волос. За всем этим наблюдает с дивана Мэг.

У нее как раз сегодня было запланировано интервью для «Ванкувер Трибьюн» с одним из известнейших людей страны. Она добивалась этого около девяти месяцев. Так что, можно сказать, что сегодня – день родов такого знаменательного для нее события. Был бы. Потому что сейчас Мэг сидит на диване, непривычно затянутая в кожаные брюки и черную водолазку, свесив руки между коленей.

– Скажи еще раз, какого черта ты не можешь пойти сама туда? И как ты намерена сместить аккредитацию со своей персоны на мою?

– Босс выпотрошит меня, если я не явлюсь в совершенно другое место в то же время.

Я бросаю на нее взгляд через зеркало.

– Не босс послал тебя на это задание?

Мэг отводит глаза и плотно сжимает пухлые губы.

– Босс не отпустил бы меня. Он считает, что если кто и должен пойти на эту встречу, то лично он. Я работаю еще на кое-кого.

– Ты не можешь отпроситься у босса? – в очередной раз интересуюсь я.

– Босс, – твердо говорит Мэг, и это слово повисает на ее шее камнем, – выпотрошит меня, Бри.

– И все же…

– Когда я говорю «выпотрошит», я имею в виду, что он выпустит мне кишки, – рычит Мэг, срываясь с дивана.

– Не усложняй, – хмурюсь я. – Хорошо. Я поеду вместо тебя.

Когда она пытается показать, как пользоваться диктофоном, я отстраняю ее в сторону, обуваясь. Чем-чем, а диктофоном за двадцать пять лет жизни я пользоваться научилась. Перед уходом Мэг протягивает мне подарочную коробку и просит передать в офис, где будет проходить интервью, скромный подарок – пресс-папье. Делает она это все как-то вяло и без энтузиазма, и я вдруг понимаю, что нет никакого другого издания, для которого она хотела взять интервью. Мэг, эта хитрюга, хотела предстать перед сияющие очи миллиардера и очаровать его. Но этот ее суровый босс завернул хитрый план, поэтому теперь она так вяло отправляет меня на интервью. Ей больше не светит миллиардер.

Мне, по правде, тоже. Кто бы и мог очаровать какого-то миллиардера с кризисом среднего возраста, так это Мэг. Она красивая, хоть мне никогда не нравились такие округлые личики, и я никогда не хотела бы заполучить такую мордашку себе. Но на мужчин она оказывает какое-то демоническое влияние, складывая у своих ножек их штабелями.
Стоит заметить, что обычно ее ножки – ножки. На них туфельки, а выше начинается воздушное платье. Но сегодня, как и каждый раз, когда она встречается со своим суровым боссом, выглядит Мэг очень воинственно. Меня это почему-то упорно наталкивает на мысль, что ее босс по совместительству с редактурой не прочь образовать зверя с двумя спинами, да сделать это пожестче. Когда я спросила ее об этом напрямую, она сказала, что я даже понятия не имею, насколько пожестче любит ее босс.

Из дома, в котором мы с Мэг на двоих снимаем квартиру, выходим одновременно. Мэг предлагает поменяться машинами. Сначала она говорит: «Моя доедет до Сиэтла быстрее», когда я поднимаю бровь саркастично, она говорит: «Твоя незаметнее». Я, правда, не понимаю ее.

– У нас доверенностей на авто друг друга нет, Мэг. Это до первого патруля поездка. Господи, твой босс совсем адовый - на тебе лица нет.

– Мой босс – Король Ада, – говорит Мэг, делая «страшные глаза».

Я выезжаю из Ванкувера в десять утра, с наслаждением преодолеваю путь до Сиэтла, потягивая из термокружки свой кофе и голося следом за King Krimson лучшие хиты, а в два дня подъезжаю к стеклянному монстру – зданию «Сукрокорп», в котором, по слухам, обосновался завидный миллиардер-холостяк Мэг. Я вхожу в полигонный холл. То есть, нас самом деле полигонный. Мы снимали поле для пейнтбола в том году той же квадратуры. На ресепшене правит, как Клеопатра, блондинка за тридцать пять. Я даже не вижу, во что она одета, потому что мне в глаза прыгают откровенно орущие бренды: «Эй, детка, меня придумал Ив Сен Лоран». Я маскирую рефлекторное прикосновение ко лбу рукой, поправляя прическу.

– Добрый день. Меня зовут Британна Айрон, я должна заменить на встрече Мэгган Клири.

– Мисс Клири звонила утром, – соглашается миссис Ив Сен Лоран. – Поставьте тут подпись. И здесь. И я попрошу вас оставить документ, удостоверяющий вашу личность. Проходите к металлодетектору. Потом вам крайний лифт на двадцать шестой этаж.

Я прохожу через все рамки металлодетекторов, ощущая какое-то нездоровое веселье. Перед тем, как войти в лифт, последний раз бросаю взгляд на блондинку на ресепшене. Надеюсь, вижу такую безвкусицу в последний раз в этом офисе.
Провал, Айрон. В приемной на двадцать шестом этаже теперь уже не миссис, а мисс Готье. Мне предлагают сесть, и я сажусь с кресло среди приемной, которую можно использовать как студию для панорамных съемок Сиэтла. Мебели минимум, окон максимум. Из переговорной выплывает миссис Карл Ларегфельд и я поднимаю планшет с вопросами, приготовленными Мэг, повыше, чтобы скрыть глаза, сами по себе подкатившиеся ко лбу.

Миссис Лагерфельд спрашивает, предложили ли мне напитки, я отвечаю, что вообще-то не хочу пить, но миссис Лагерфельд бросает на мисс Готье уничижительный взгляд, и ты стремглав выскальзывает из приемной. Вслед ей миссис Лагерфельд говорит что-то вроде:

– Если так пойдет и дальше, вам придется начать самоедствовать.

Я читаю вопросы, приготовленные Мэг, и брови мои поднимаются все выше и выше. Определенно, она не клеить его хотела. Она хотела вывести его из себя. Я думаю, что я в незавидном положении, и что сама выпотрошу Мэг, если ее не выпотрошит ее адский босс. А не хотите ли спросить у миллиардера, занимающегося всем, кроме строительства, начерта он скупает землю в Вайоминге под строительство, но ничего не строит? Я вот – нет. Я вычеркиваю вопрос из списка.

Когда мисс Готье приносит мне стакан воды, я передаю ей коробку от Мэг, отмечая, что это презент от редакции «Ванкувер Трибьюн». Мисс Готье, хлопая огромными глазами, забирает коробочку. Спустя четверть часа из кабинета все таки выходит предыдущий посетитель – мужчина за пятьдесят, в белом халате и со лбом, покрытым испариной. И, хоть из-за двери в кабинет, рядом с которой я мерзну в кондиционированной приемной, и звука не просочилось, я понимаю, что господин миллиардер умеет выдавливать из собеседника последнее. Что он выдавит из меня? А что я из него?

– Мистер Роман готов вас принять, проходите, – улыбается мне миссис Лагерфельд.

Я скалюсь в ответ. Мисс Готье мне все равно нравится больше. Это моя дурацкая черта – любовь к обиженным, оскорбленным и прочее.

Когда я вхожу в кабинет, миллиардер как раз отпивает из стакана воды. Видимо, выволочка парня в халате утомила миллиардерское горло.

– Ричард Роман? – спрашиваю я отстраненно, ведь все и без того знают это лицо.

– Можно просто Дик, – ощеривается Роман в улыбке.

Все знают Дика Романа – владельца газет, пароходов, заводов, может, даже рабовладельческих ферм. Никто не знает точно, что можно закопать в списке его собственности. Мультизадачность Романа поражает. Ему слегка за сорок, но он прекрасно выглядит, как могут выглядеть только люди, обладающие состояниями и имеющие возможность поддерживать свою внешность на высочайшем уровне. Ну, или слуги Сатаны.

– А я Британна Айрон, вместо Мэгган Клири, из «Ванкувер Трибьют».

Величие Дика Романа гнетет. Само по себе, просто фактом существования. Кабинет, наполненный странными вещами, пергаментами и камнями, изящно вписанными в хром и стекло, сжимает меня холодом воздуха, перегоняемого системой охлаждения. И почему они так любят холод здесь?

Мне предлагают сесть, я сажусь, включаю диктофон и красная лампочка записи действует на меня одновременно расслабляюще и организаторски. Есть у меня такая жилка – стремление выглядеть хорошо на записях. Как видео, так и аудио.

– Первые мои два вопроса: «Какие у вас планы на будущее? И что вас вдохновляет?».

Уголки тонких губ Дика Романа подпрыгивают вверх. Шутка засчитана. Но он открывает рот, чтобы ответить, и я предупреждающе поднимаю руку:

– На самом деле я не…

– Я отвечу. В будущем я хочу все. Это мой план. Иметь все. А вдохновляет меня мысль о том, что все будет моим.
У меня отнимаются ноги. Я не могу описать, почему. Некоторые люди не то, что пугают меня, но погружают в настолько смутное ощущение сознания, что это почти фобия. А с фобиями я борюсь, фобии я беру за загривок и тычу себе в лоб.

– Мистер Роман… Дик. Почему мы в офисе Сукрокорп? Еще месяц назад я бы приехала в Роман Энтерпрайзис, но сегодня вы оставляете металлы и полезные ископаемые ради… еды?

Дик Роман расцепляет руки из замка и подается вперед, всматриваясь в мое лицо с каким-то плотоядным интересом.

– А разве еда это не самое главное в жизни? Все любят есть, – я не киваю согласно, как должна бы, получив ответ, потому что это ни черта не ответ. – Вы любите фаст-фуд, мисс Айрон?

А потом происходит что-то чертовски странное. Он втягивает воздух носом, повернувшись в мою сторону. Миллиардер, филантроп и айронмэн Дик Роман… да, он принюхался. Я готова положить руку на съедение, если не права. Сидя в полутора метрах от меня, он обнюхал меня. Но почему-то это не вызывает необходимого здесь хохотка.

– Нет, – роняю я. – А вы?

– Я люблю хорошую еду, – отвечает Роман, и ноздри его расширяются, во всем облике проступает что-то голодное. – Но иногда просто не могу пройти мимо фастфуда.

Я пропустила пару вдохов и выдохов, ручаюсь.

– Еда – одна из самых денежных отраслей, мисс Айрон. К тому же, мы хотим, чтобы человечество было здоровым, сильным и вкусным.

Я смотрю, как шевелятся его губы – тонкие, красные, а за ними ряд ровных, белых зубов. Непринужденно и естественно белых. Я смотрю, как он произносит слова, слежу за движениями мускулов на лице, за россыпью мелких морщинок вокруг рта. И вкусным.

– И вкусно питалось? – переспрашиваю я хрипло, все еще не в состоянии оторваться от его рта и посмотреть в черные глаза.

Пауза, провисающая между нами, затягивается до неестественности. Это молчаливое «нет». Правда, я это понимаю.

– Да, и вкусно питалось, – выдает с фальшивой улыбкой аллигатора Роман.

– Какова ваша философия? – считываю я с планшетника, доверяя ход разговора Мэг.

Я отрываю глаза от текста и фиксируюсь на глазах Романа, потому что рот его – не то, что вызывает адекватные реакции. Потом я думаю: «Ты впервые встретила кого-то великого, а от великих просто коротит проводку сирых». Я думаю о том, что такие люди, как Роман, должны быть не такими, как обыватели. Возможно, они обладают чем-то большим и действуют на обычного человека особенным образом. До этого я встречалась с Кустурицей, и он тоже выбивал искры в голове, но хорошие, добрые искры. Не такие, как выбивает Дик Роман.

– Зубами и когтями прокладывать путь наверх. В этом смысл. Ведь только там, наверху, когда ты окидываешь взглядом все, что имеешь, чувствуешь себя… достойно.

Я окидываю взглядом панораму Сиэтла за окном и киваю легко. Все ясно. Клиент готов, Грегори Хаус готов поставить диагноз.

– И вы считаете, что подниматься по головам – способ? – уточняю я, не отрываясь от глаз, потому что чуть ниже, и меня снова выкинет в астрал.

– Нет иного способа куда-либо подняться, мисс Айрон, – хмыкает он, откидываясь на кресле, снова сжимает руки в замок, – жизнь не строит лестниц. Если ты идешь вверх, то прогрызаешь себе дорогу, и никак иначе.

Я поднимаю бровь, опускаю голову, провожу по экрану планшета пальцем, перемещаю список вопросов выше, рассматривая, какие вопросы мы там еще не задавали мистеру Р. Пора задавать что-то по существу, потому что пока наша беседа скатывается в какие-то странные дебри, а Мэг нужно будет потом из этого делать приличную статью. Поэтому дальше я иду по тексту, и, видит Бог, Дик Роман идет по какому-то внутреннему тексту. Что бы я ни спрашивала, смотря либо в стол перед собой, либо в пергаменты, забранные стеклами просто за его спиной, отвечает он так, хоть начинай мотивационную книгу писать. Ярмарка тщеславия и лжи продолжается около получаса, после которых миссис Лагерфельд по внутренней связи сообщает, что у мистера Романа через пять минут встреча по поводу Брэдберри. Внутри своей головы я вытираю пот со лба. Мы натянуто прощаемся, но, когда я выхожу из кабинета, Дик Роман огибает меня по большой дуге, и успевает как раз для того, чтобы открыть передо мной дверь. Час мы просидели на расстоянии двух метров, будто король и лавочник с челобитной, чтобы теперь сам Дик Роман открыл мне дверь. Но нешироко. Поэтому, когда я выхожу, то слышу отчетливо, как он втягивает воздух рядом с моим лицом.

Очень тихий звук. У меня желудок скручивает узлом.

– Мисс Айрон?

– Да, Дик, – выдавливаю я из себя.

– Когда я сказал про путь наверх любой ценой, у вас было такое лицо… – я бросаю на него взгляд, и Романа тут слишком много – и черноты радужки, и морщинок вокруг глаз, и сандалового запаха парфюма тоже слишком много. – Так какова ваша философия?

Я смотрю в приемную, из которой оперативно сдуло обеих референтов, потом погружаюсь в черный взгляд Дика Романа, стоящего в кабинете. И там, стоя в дверном проеме, на границе свободы коридора и заточения кабинета Романа, говорю:

– Ничего нет, Дик. Американской мечты нет. Мне нечего доказывать. Не буду лезть вверх, – я показываю рукой вверх, будто прилежная ученица, тянущая руку на уроке. – Я планирую разрастись в стороны.

Второй рукой я провожу линию, перпендикулярную первой, улыбаюсь своей нелепости.

– Не физически разрастаться вширь. Морально.

– До скорой встречи, мисс Айрон.

Лицо его обретает сверхъестественную угловатость, рука взметается и ложится мне на плечо. Все вместе это какая-то огромная угроза.

– Прощайте, мистер Роман.

Всю дорогу до Ванкувера, штат Вашингтон, я провожу в полнейшей тишине салона авто, даже забываю включить радио. Ни в тот день, ни на следующий Мэг не появляется.

Я подрабатываю в магазине кухонной утвари. Кастрюли, воги, соковыжималки, широкий спектр выбора ножей. Все воскресное утро, а затем и день, я и хозяин «Хозяюшки» без передышки продаем американским домохозяйкам американскую мечту – завтрак для детей с нашей тестомешалкой, семейные обеды с нашими мясорубками и романтические вечера с лучшими фарфоровыми тарелками. Ближе к вечеру, когда Билл, мой работодатель, убирается восвояси наслаждаться семейным ужином и куриной грудкой, я заполняю накладные на партию ситечек, которые мы отправляем назад производителю по причине брака, колокольчик над дверью звякает. Я не обращаю внимания, ведь у нас самостоятельная клиентура – порой они знают расположение утвари лучше, чем я, и даже Билл. Но этот клиент проходит через зал и останавливается напротив меня, с другой стороны кассы. Я опускаю ручку и поднимаю глаза. Передо мной стоит сам Дик Роман, засунув руки в карманы брюк.

– Мистер Роман, – сипло сообщаю я.

– Дик, – поправляет он. – Говори мне Дик, Бри.

Окей, окей. Без паники. Пять вечера, улицы наполнены людьми, у нас стеклянная витрина. Ничего не случится.

– Заблудились, Дик?

Улыбается широко, осторожно кладет кончики пальцев на край витрины. Я скольжу по ним – тонким и гладким – взглядом. Он улыбается фирменной улыбкой, я фирменно скалюсь в ответ. Я в «Хозяюшке» уже год. Я умею скалиться фирменно.

– Я бы мог, – он, не таясь, внюхивается в воздух, прикрывает глаза удовлетворенно, – сказать, что мне нужна твоя помощь. Заставить выбирать со мной ножи и тесаки для резки мяса…

Всегда ровный надменный голос уходит куда-то ниже кильватера, переходит из звука в слова в моей голове, потом снова приобретает громкость.

– Разделочные доски и мясорубку. Может, потом бы я дал тебе выбрать кухонный фартук, делая туманные намеки, – склоняет голову набок, потом снова впивается глазами в лицо, – но это глупости.

Мне приходится тоже положить руки на кассу и отставить ногу в сторону, потому что удерживать себя стоя уже получается плохо. Больше точек опоры, пожалуйста. У него голодное лицо и голодные глаза, а зубы оголяются хищно и опасно. И это больше не фантазии. Это правда. А потом он наклоняется вперед, налегая на кассовую стойку, пока между нашими лицами не остается и пары сантиметров.

– Я хочу тебя сожрать, – меня шатает, и заботливая сухая рука тотчас бережно, но железно, хватает меня за затылок, – и я могу тебя сожрать в один укус.

Если я дернусь, он сломает мне шею, как цыпленку, одной рукой. Поэтому я расслабляюсь, и большой палец тотчас благодарно проводит по коже за ухом.

– Но я не буду.

Давайте называть вещи своими именами. Бесконечно красивый, холодный, надменный, безумный, психопатический монстр с волшебно красивыми глазами и мягким ртом планирует сожрать меня. Все, что мне остается – взять его за руку, держащую меня за шею, и спросить:

– Чего ты хочешь?

– Я хочу расти вширь.

А о том, как целоваться с гиеной, натянувшей человеческий костюм, я расскажу потом.

@темы: заметки на обрывках

---

В Донецк

Мы проснулись в пять утра после жуткой пьянки. Все еще пьяные, но уже похмельные. Я стою в Алениной футболке на кухне пятого общежития с кружкой водопроводной воды. На моих глазах в предрассветных сумерках гаснет ночная иллюминация над всем городом.

@темы: эгоцентричное

---

Патриархат щетины

Я возвращаюсь в лнр спустя 4 месяца отсутствия, но все, чем я хочу поделиться с публикой - это.

@темы: сериалы, для души

---

Как-то раз друзья поздравили меня с Днем рожденья ровно на месяц раньше. Я заночевала у них в общаге, а ровно в полночь они бросились ко мне с воплями "С ДНЕМ РОЖДЕНЬЯ", я так ржала, что еле успела предупредить, чтобы подарок не показывали.

Мораль: Ставьте дату рождения ВК, иначе быть беде.

@темы: эгоцентричное

---

от Билли с любовью

@темы: эгоцентричное

---

ИДЕАЛЬНО

@темы: для души, синема

---

Когнитивный диссонанс

Никак не могу определиться — то ли он охуенный, то ли бездарный.
Видать, дело в бороде.

@темы: эгоцентричное

---

Под куполами Кингов 3

Второй сезон слили не то, чтобы бездарно. Второй сезон слили одаренно!

Уж лучше бы изнасилования. Мы досмотрели Лост три года назад, и ДРУГОГО нам не надо. Опечаливает скатывание в процедурал.
Guys, у Джуниора должна быть опухоль мозга, изнасилованный трупики и дикая ненависть к Барби, я тоскую. Выпилили половину каста первого сезона, набросали туда штампованных героев, штампованных сюжетов - ад.

@темы: Для души, сериалы, Купол

---

О гиковатости

Одна из самых диких вещей - мы как-то с Кроули неделю не заходили вк, а до этого еще неделю в новости. Переписывались в скайпе. Чтобы не словить спойлер по 2 и 3 серии Шерлока

@темы: эгоцентричное, сериалы

---

Круто!

Настоящий Кинг!

@темы: сериалы, для души, Купол

---

Под Куполами Кингов 2

Большой Джим озверел, как и положено! Но меня это не радует, как бы второй сезон не обернулся бунтами, изнасилованиями и непроглядной тоской

Джуниор няш-мяш.

@темы: сериалы, для души, Купол

---

Под куполами Кингов

Почему ранимым натурам лучше смотреть «Под куполом» Стивена Кинга, чем читать «Под куполом» Стивена Кинга.

1. Барби. Это, конечно, не должно быть первым пунктом, но Барби, правда, хорош.

2. Книга Кинга это… роман по образу и подобию его же «Бегущего человека», только там главный герой с каждой новой главой становился все более окровавленным, а в конце растерял кишки, а тут вся книга с каждой главой все более заплывает кровью и выпущенными кишками. Хорошо, достоверно, реалистично. Не для ТВ. ТВ делает картинку более глазурованной, что не говори.

3. Книга погружает тебя в депрессию начиная с первой четверти, и чем ближе к финалу,

3. Книга погружает тебя в депрессию начиная с первой четверти, и чем ближе к финалу, тем меньше надежда на позитивную развязку. Сериал поддерживает дух потребителя, перемежая сюжеты отчаяния с сюжетами надежды. Спасибо ТВ и желанию продюсеров охватить как можно более широкую по возрастному разлету категорию, что, скорее всего, я не увижу изнасилований.

4. Большой Джим Ренни. В книге мы имеем Джима-злодея. Даже опереточного, я бы сказала. Ни совести, ни жалости, жажда власти и наживы и слабое авторское оправдание тому, что человек с такими запросами остается в Честерс Миллс на должности члена какого-то там Совета. Джим, кажется, занимается не только наркотиками, но и проституцией и продажей оружия, тип абсолютно бессовестный, к тому же мелочный в своей ненависти к Барби и в желании тому насолить, но как-то мелко, без размаха. Большой Джим из сериала – неплохой, по сути, парень с большой перспективой превращения в бэд-боя. Бэд мэна. Большой Джим хочет быть весомым, хочет помочь городу и получить его уважение, но не прибегая к уловкам, а делая все честно. Мне нравится их товарищество с Барби, что закономерно в сложившихся обстоятельствах.
5. Ладно, еще раз про Барби. Мне нравится, что киношный Барби – брутальный тип, который может постоять за себя, а не тот инертный Барби из книги. Думаю, на аморфного героя не клюнула бы аудитория, привыкшая к крутым парням. Мне не нравится, что на данный момент (6 серия 1 сезона) Барби не занимается тем, что мне нравится больше всего в Барби книжном – он не жарит бургеры. Он клевый чувак, и наводит в городе порядок, но он не жарит бургеры у Рози, это не душевно.

6. Рози из сериала до того момента, как почила, вызывала постоянное предчувствие, что в следующем кадре покажут кота Салема или ее племянницу Сабрину.

7. Мне не нравится перекрученная сюжетная линия с детьми, сценарий обделен той самое непередаваемой фишкой Кинга писать о детях-естествоиспытателях. Наша пара подростков очень уж типовая, не то, что банда из книжки.

8. Очень забавно, что в книге сигнал телефонов глушили военные, как и интернет, а в сериале – сам купол. Обеляете Пентагон, господа, повышаете уважение к армии? Может, я не все знаю.

9. Печально поведение людей в магазине. В книге всю это бучу подстроил Джим Ренни, чтобы навести смуты. Он знал, как люди напряжены и злы, он заставил одного из подручных Джуниора первым бросить камень в витрину и дать толчок бунту. В сериале, так как Джим Ренни неплохой парень, то толпа справляется самостоятельно с озверением. Меркнет вера в них, оголтелых. Тут на опереточного злодея вину не свалишь.

10. Убитые-живые-изнасилованные подружки Джуниора. Двух он убил сам, третью изнасиловали его дружки. Глазурованный сериал рассказывает нам об одной живой, невредимой (никакого разлагающегося в кладовой трупа, с которым младший Ренни любит пообжиматься) подружке, которая его еще простить умудрится к концу сезона, если он будет хорошо себя вести.

11. Младший Ренни само разочарование и очарование одновременно. И вот почему печально: у младшего Ренни нет опухоли мозга. Нет этого прекрасного чужеродного комка плоти, заставляющего бросаться на стену, убивать девиц и выглядеть инфернально в глазах потребителя. Господи, да он тоже хороший парень, по сути-то. С приебом, конечно, но, исходя из брошенных ненароком фраз, видимо, ему голову наизнанку выворачивает злюка-купол, а так он адекватный. Тоска. К тому же сериальный Джуниор не ненавидит Барби. Это просто атас какой-то, господа, просто мрак. Я больше не могу их слешить, потому что сериал не дает мне толчков и предпосылок. А книга тешила постоянными подкатами. Разочарование.

А очарование тут, пожалуй, в том, что Джуниор, как новый персонаж, мало связанный с оригинальным, тот самый «больной принц», архетипичный персонаж, на которого западают девчонки от 13 до 50 еще с конца двенадцатого века. Обнять и плакать. Как «Призрак оперы», пожалуй. Доставляющий чувак.

Пожалуй, все. По ходу развития событий буду ждать новых выбросов.

@темы: сериалы, для души, Купол

---

Стыдно за нацию